С благодарностью помним!

Русская немка

12 января 2015 года. 18-00. Первый канал ВГТРК.  Новости. Украинская армия, нарушив мирные договорённости, опять бомбит население Донецка…   Люди, уставшие от страха, голода, разрухи, взывают с телеэкранов к разуму  одноплеменников, обезумевших от своего стремления разом всех осчастливить чисто украинской мовою и европейским  укладом жизни.  И для того, чтобы осуществить это «разом», гнобят, унижают и просто убивают свой же народ…А  это  уж совсем не по-европейски… 

У одного из миллионов телеэкранов  в кругу своей небольшой семьи  сидит женщина весьма почтенного возраста.  Она вздрагивает от каждого выстрела. Тревожный взгляд с экрана скользит по лицам родных и вновь возвращается. Кажется, ей больно, потому что страдают те, кто за экраном. Наконец, она не выдерживает и говорит: «Я такие снаряды делала…». Разрушительная сила экранных снарядов пугает не меньше воспоминаний, а они весьма безрадостные, наполненные горем и страданием. И захочешь забыть да не сможешь.

Женщину почтенного возраста зовут Лидия Генриховна Мукштадт. Ей много лет:  свой 90-летний юбилей она встретила ещё в позапрошлом году, - но её  здравомыслие, отменная память и  жажда общения побуждают собеседников забывать об этих, казалось бы, астрономических цифрах.  

Лидия Генриховна много чего знает и многое помнит, но эпицентром её воспоминаний  всегда являются две основополагающих реалии: это то, что она чистокровная немка, и то, что ей, немке, пришлось пережить  в годы  войны против фашистской Германии, которая являлась истоком её  этнических корней.

Историю своего народа Лидия Генриховна  хорошо знает, потому что её сумели сохранить предки, которые  пришли в Россию ещё с первой волной переселенцев. Немцы заселили Поволжье и стали жить колониями ещё с 1762 года, когда Екатерина II выпустила манифест о приглашении в Россию иностранцев.  Свою новую родину немцы называли Волгахаймат.  Здесь в одной из колоний в 1923 году и родилась Лидия Генриховна. Родители её  были простыми  рядовыми  тружениками: мама – Екатерина Ивановна Гофман -  работала  в колхозе «куда пошлют», поскольку растила пятерых  детей, а папа – Андрей Яковлевич Дейвальд – был отличным конюхом, чем  очень гордился.

Жизнь поволжских немцев была нелегка, как и у всех крестьян:  в 30-е голодали, ели  что попало, опухали, падали, умирали.  Ушёл сам и увёл свою семью, пытаясь спасти от голода, старший брат да так и пропал где-то на просторах земли русской в поисках средств к выживанию. 

Но со временем прошло лихолетье, жизнь стала налаживаться. Девочка Лида  уже училась в школе, и хоть в национальной, где преподавание велось на родном немецком языке, но общение вне школы и семьи было только на русском языке. Многонациональные односельчане: русские, татары, немцы – все жили дружно,  ходили в клуб, танцевали под духовой оркестр, пели в хоре (как Бурановские бабушки – отмечает Лидия Генриховна), веровали в Бога, вместе отмечали Рождество, Пасху, ходили в церковь. Хорошо жилось, интересно, весело! Семья Дейвальд построила новый дом! Вот бы жить да жить! Но всё оборвалось в одночасье…

Эпизоды жизни выплывают из прошлого и обжигают такими чувствами, которые и описать-то трудно, но и забыть невозможно. А как учит история, и забывать-то нельзя.

Я не напрасно беспокоюсь, 

Чтоб не забылась та война: 

Ведь эта память — наша совесть. 

Она, как сила, нам нужна.

(Ю. Воронов)

18-летняя Лида шла на работу и вдруг  услышала по громкоговорителю  ВОЙНА!  Как все, остановилась, ощутив дыхание надвигающейся беды, а потом побежала, боясь опоздать. И вот так, растерянной от непонимания происходящего, но уже ощутившей  ужас  надвигающейся беды, она почувствовала в поведении своих товарищей что-то не то: люди прятали глаза, избегали открытых эмоций. Замешательство и оцепенение  сковали в одночасье, когда ей прямо дали понять, что она теперь не как все, и  не пустили на работу. А на 3-ий день войны пригнали подводы, погрузили всех немцев (вещи взять не разрешили) и повезли на пристань. Страшная молва волной окатила мыслью – везут топить. Соседи, подруги бежали следом за подводами, плакали и всё  спрашивали ЗА ЧТО? Оказалось, что их вина лишь в том, что они  немцы.  Слава Богу, не утопили, а погрузили на баржи и везли, везли куда-то, меняя транспорт, и ничего не говорили, куда и зачем. В очередной раз был забыт Указ  Александра I (1871г), согласно которому все колонисты переводились под российское управление  и наделялись равными правами с русскими крестьянами. 

Историческая справка. Этот Указ трагически нарушался несколько раз. Особенно трагичными оказались годы начала прошлого века, когда, в связи с двумя мировыми войнами, немецкое население Поволжья  особенно подвергалось гонениям со стороны властей: были ликвидированы немецкие общественные организации и печатные издания, запретили публичные разговоры на немецком языке, годом позже издали закон об отчуждении у немцев земельных владений и прочее. Гонения прекратились, когда в стране произошла Октябрьская революция, а в 1918 году решением Совнаркома РСФСР создали область немцев Поволжья.

Вторая, уже более серьёзная волна репрессий началась накануне Великой Отечественной войны – в 1937 году. Этнических немцев, которые при советской власти работали на железных дорогах  и оборонных заводах, обвинили в диверсионной деятельности в пользу  Генерального штаба Германии и гестапо. «Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях всех арестовать», - приказал И.В.Сталин. 

Русско-немецкий народ.

Многое ты пережил.

Русско-немецкий народ,

Ты гордость свою сохранил.

(Из стихотворений репрессированных немцев)

Вот так и попала юная Лида под вторую волну репрессий, особенно масштабных и беспощадных. В считанные дни НКВД перебросило сотни тысяч людей из Поволжья в Среднюю Азию, Казахстан, Сибирь.  Всю семью Дейвальд привезли в битком набитых товарных вагонах в Тюменскую область, Вагайский район. Вместо простора привычных степей Поволжья – лес, глухой, дремучий, пугающий своим величием и таинством. И всего несколько домов, в которых жили русские. Но  никто не хотел брать к себе на постой людей, которых презрело государство: немногословные, суровые сибирячки  просто не понимали, почему к ним привезли немцев, против которых воюют  их мужчины, и которых там, далеко, на востоке, возможно, убивают  такие же немцы. Ужель они преступники или только могут стать ими?  Чего ждать от них? И кого  надо больше бояться: тех, кто приехал, или тех, кто привёз?  Но потесниться всё же пришлось. Семье Лиды выделили  комнатушку в одном из домов. Началось страшное время: надеть было нечего, а поесть и подавно.  Начался голод: собирали овёс в кормушках, что от лошадей оставался, ели траву, картофельную ботву. Только спустя какое-то время немцев стали ставить на работы и давали за это жиденькую баланду – вот так и не умерли.

Кроме желания выжить,

есть ещё мужество жить!    

(Р. Рождественский)

Андрея Яковлевича - отца Лиды - забрали в трудармию сразу. Такие армии существовали всю войну,  в них люди выполняли самую тяжёлую, малоквалифицированную работу.  Но немца Дейвальда не стали погонять и понукать: привезли его на работы чуть живого, опухшего от голода – сделает такой на копейку, а кормить надо на рубль. К тому же, как оказалось, немец Дейнвальд был коммунистом  -  что само по себе по тем временам нонсенс – немец и коммунист. Не зная, что с этим фактом делать, отпустили его домой, то бишь в Вагайский район то ли умирать, то ли самому к жизни карабкаться.

Но он выжил, выкарабкался и через месяц уже вместе с дочкой Лидой был отправлен на вокзал, чтобы вновь определиться в трудовую армию  и ещё всю войну тянуть лямку, несмотря на партбилет, бесправного и униженного, но так необходимого своей стране  труженика.  Несказанно радовались отец с дочерью, что их вместе везут на вокзал, думали, что и работать будут рядом. Но оказалось не так: их, как скот, погрузили в разные вагоны и повезли совершенно в разных направлениях. Отца повезли в глубь Тюменской области, а дочь в направлении Урала. Там, на вокзале, навсегда разошлись пути-дороги отца с дочерью. Прощаясь, они обнимали друг друга, плакали от безысходности и страха неизвестности, а потом долго ещё кричали друг другу слова прощения и прощания и молили Бога сохранить им жизнь. Бог сохранил им жизнь, но какую…

Пока отец тянул лямку на разных работах в трудармии, Лиду поставили к станку на военном заводе в г. Златоуст. Там всю войну и проработала. Задача была одна – всё для фронта, всё для победы! Сутками стояла у станка, выполняла заказы государства, таскала перед собой снаряды по 18 кг, а сама весила к тому времени 42 кг. За работу получала паёк: 40 гр. крупы и 200 гр. чёрного, пополам с опилками хлеба. Да и то, если норму выполняла. Не было нормы – не было и пайка. Однажды от усталости и голода Лида не заметила, как платье стало затягивать в станок, а кругом  шум и скрежет – никто не слышит и не видит. Спасибо мастеру, заметил-таки,  выдернул её из лап железной махины, правда, платье порвал в клочья, однако жива осталась…Вот так  трудилась, трудилась, трудилась…Всю войну.

Когда земля от крови стыла,

Когда горел наш общий дом,

Победу труженики тыла

Ковали праведным трудом

(Б.Поляков)

…1945 год. Конец войне. Думали, перестанут в них видеть угрозу и за их  добросовестный труд разрешат вернуться  к родным и воссоединиться с семьёй. Не тут-то было – Лиду  эвакуировали   в Челябинскую область, совхоз «Лазурный»… Опять работала до упаду: на лесоповале, на разгрузке вагонов, на сельхозработах (пахала, сеяла, полола, убирала урожай). 15 лет  не видела никого из родных, даже не знала, где они. Отец так и умер, не дождавшись прощения от государства (правда, после войны)  и похоронен где-то на Тюменской земле, но точно где и когда – так никто и не знает. До 1956г. Лида была под унизительным контролем комендатуры: раз в месяц надо было отмечаться, выезжать никуда нельзя было. По-прежнему унижали, обзывали фашистами. Но они не то что не были, а даже и не чувствовали себя фашистами, потому что, сколько помнили себя, были  СОВЕТСКИМИ людьми.

В 1956 г. немцев, наконец, реабилитировали и разрешили воссоединиться со своими близкими. К тому времени Лида уже вышла замуж (тоже за немца – Виктора Мукштадта)); нашла своих родственников в Тюменской области, там, куда их эвакуировали. Но отца уже не было в живых, а мама прожила до 93 лет и умерла, получив всё же реабилитацию как незаконно репрессированная. Со временем, на Тюменской земле нашли свой последний приют все родные Лиды, а сама она  на долгие годы обосновалась там, где работала, в совхозе «Лазурный», где лихолетье войны скрашивали чудной красоты здешние места. Вначале работала, как и мама, «куда пошлют», а потом окончила курсы маляров-штукатуров и всю оставшуюся жизнь отдала стройке, была быстрой, ловкой и умелой, за что и хвалили её, награждали, премировали и гордились ею.. Муж, Виктор Михайлович, стал поваром, но проработал недолго – замучил гастрит, который мешал реализоваться в полную силу. Здесь же, в «Лазурном»  родились дети – Владимир и Элла,  здесь окончили школу, а дальше их дороги разошлись.

В 1992 г. – в год политической нестабильности и разгула бандитизма - убивают сына Лидии Генриховны, а в 2002 г. умирает муж. Её, уже одинокую и еле живую от навалившихся невзгод и потерь, в 2004 году забирает к себе дочь в далёкий северный город Ноябрьск. И кто бы тогда сказал, что именно здесь, в небольшом городе, она обретёт второе дыхание  жизни?! А было именно так.

Дочь Элла, теперь уже Элла Викторовна, и зять Сергей Алексеевич приложили все усилия, чтобы город услышал слабый стон их умирающей матери и помог. Так и получилось: Лидию Генриховну устроили  на усиленное лечение в стационар, дали дополнительную пенсию и определили льготы, о которых старая женщина и думать не думала, потому что и слыхом не слыхивала.  Она встала на ноги и через долгие годы возрадовалась счастью жить в любви и заботе. Жила семья дочери возле касс Аэрофлота (нынче живут на два города). Выходя на улицу, Лидия Генриховна могла  видеть купола православного храма  и молиться на них. Она, лютеранка, знает, что Бог для всех  людей един, только дороги к нему каждый определяет свои. Раньше частенько и зять подвозил её к храму, и тогда она часами сидела там, смотрела на людей, слушала церковное пение, очищалась душой и разумом – обновлялась.

Что День Победы – это и её заслуженный праздник, Лидия Генриховна узнала только здесь, в Ноябрьске.  До тех пор она всё ещё считала себя недостойной его – человеком даже не второго, а последнего сорта. Здесь она окончательно поняла, что произошла полная реабилитация русских немцев. На праздник Победы её приглашали на чествование и праздничное застолье местные ветераны войны. Цветы, внимание, слова благодарности исцеляли раненную войной и недоверием государства душу. Как никогда ранее, она чувствует себя частью большого, общего, дружного многонационального единства.  Именно Ноябрьск подарил ей счастье не считать себя  реабилитированной, а на самом деле ею быть. Этот город как бы был уполномочен государством  извиниться  перед нею за все пережитые унижения. Лидия Генриховна  не могла не простить – ошиблось государство, предполагая в ней возможного врага. С тех пор этот праздник  для Лидии Генриховны самый дорогой, она ждёт его, гордится собой и своим огромным вкладом в победу над врагом своей страны. Она точно знает, что она русская, хоть и немка. И именно потому, что русская, не уехала на свою этническую родину, в Германию, когда многие немцы сотнями тысяч двинулись на восток, в поисках лучшей доли и признания равенства.  Лучшую долю, возможно, и получили, а вот признание равными… И там среди равных всё равно находятся те, кто ещё равнее… Но на сытый желудок это, наверное, не так заметно.

Сегодня  Лидия Генриховна  встречает  старость на своей исторической родине, в России, в достатке и уважении  и совершенно правильно считает, что  70-летие Победы – это и ею заработанный и заслуженный праздник.  Вот только тревожные вести с далёкой Украины тревожат напоминанием, сколь смертоносна может быть продукция, когда-то ею выпускаемая. Нельзя, нет, нельзя бездумно пускать её в свободный полёт. А для этого достаточно знать и постоянно помнить: «Национализм может быть огромным. Но великим - никогда» (Станислав Ежи Лец).

Любовь Гаврилова, член Ноябрьского землячества